Владимир Шантарович - тренер года в Беларуси

По мнению журналистов “Прессбола”, титула “Тренер года” в Беларуси в этом сезоне более других достоин главный наставник национальной команды по гребле на байдарках и каноэ Владимир Шантарович.

Под его руководством белорусские гребцы привезли из Пекина две золотые и одну бронзовую медали, а также четвертое, пятое и шестое места. На высшую ступень пьедестала после гонки на 1000 м поднялся экипаж байдарки-четверки, воспитанники Шантаровича — Роман Петрушенко, Вадим Махнев, Алексей Абалмасов, Артур Литвинчук. Кроме того, Петрушенко и Махнев выиграли бронзу на 500 м, стали двукратными чемпионами Европы и победителями этапов Кубка мира.
ИЗ ДОСЬЕ “ПБ”
Владимир ШАНТАРОВИЧ. Родился 17.06.52 в Могилеве. Окончил Гомельский государственный университет (1973). С 1973 постоянно живет в Мозыре. Тренер сборных СССР (1978-1992). Старший тренер Гомельской ШВСМ (1992-2000). Главный тренер национальной команды Беларуси (с 2001). Заслуженный тренер Беларуси (1982). Воспитал около 170 мастеров спорта, в том числе олимпиоников Р.Петрушенко, В.Махнева, В.Абалмасова, А.Литвинчука, а также Д.Баньковского (4-й на ОИ-88), призеров ЧМ С.Корнеевца, В.Детковского, В.Можейко, А.Скурковского, чемпионов и призеров юниорских ЧЕ Д.Клевакина, А.Тимошина, М.Шарыпину и т. д. Почетный гражданин Мозыря. Кавалер государственных наград БССР и Республики Беларусь.
Главный лауреат номинации Владимир ШАНТАРОВИЧ раскрывает читателям нашей газеты секреты побед белорусской гребной эскадры.

— Насколько пекинские реалии соответствовали вашим представлениям?
— Многих Пекин пугал. Уже после Греции начали волноваться: перелет, время назад или вперед, питание, акклиматизация, влажность, загрязненность воздуха. Я тоже побаивался и в то же время думал: надо же когда-то проверить. И проверили мы в 2006-м на этапе Кубка мира в Гуанчжоу, на юге Китая. Там вообще пекло. Сложный перелет, влажность 80 процентов…
Знаете, я человек дотошный, дружу с арифметикой, с методикой. Главное — выверить все нюансы до минуты, до сантиметра. Это был конец августа, после чемпионата мира. Я взял туда людей, в которых верил, что они процентов на 90 отберутся на Олимпийские игры. Важно было определить период акклиматизации: на какой день плохо, на какой — хорошо, прочувствовать влажность, временной пояс, адаптацию ко сну. Сон — основа основ, не о чем говорить, если человек не восстановился во сне. Все наблюдения я затем детально проработал с сотрудниками проблемной лаборатории функциональной диагностики Гомельского университета, которую возглавляет профессор Геннадий Иванович Нарскин. С ними тесно сотрудничаю.

— Кто-то из них с вами тоже летал в Китай?
— Нет. Они по литературе работали. По науке, если идти на долговременную адаптацию, в организме будут происходить определенные изменения. Решили, что краткосрочная — оптимальный вариант. Надо было найти момент, чтобы наилучшее состояние попало на время соревнований. Мы уже нормально чувствовали себя на шестой-седьмой день после прилета, а на восьмой начинали гоняться. Поскольку олимпийские заезды длятся шесть дней, я прикидывал, что где-то с восьмых на двенадцатые сутки мы будем “звенеть”. Но все равно полной адаптации там быть не может.

— Разумеется, все ведь другое: климат, воздух, вода…
— Перед Гуанчжоу для нас успешно сложился чемпионат мира в венгерском Сегеде. Петрушенко и Махнев после года отдыха снова сели в двойку и финишировали четвертыми. Экипаж четверки на олимпийской “тысяче” был третьим. Братья Богдановичи объединились в дуэт и шли 500 метров. Пробовали дебютанток Полторан и Гершань, я все же ставил на них всерьез. Стартовали там пять раз, шли в режиме тренировок, было сложновато, но какую-то схему наработали.
После Гуанчжоу, на предолимпийской неделе в Пекине, которая проводилась ровно за год до Игр, было уже легче. Думаю, и ребята это почувствовали. Ну а саму Олимпиаду мы скопировали с предолимпийской недели. Я работал с лабораторией, советовались по психологии, привлекали и местных шаманов.
Все продумали до сантиметра. Не предусмотрели лишь эйфории, которая наступила после победного первого дня и не дала полноценно выступать во второй. Когда идем этапы Кубка мира, где через 60 минут после заездов финалы, выдерживаем. Но пережить победную эйфорию — самое трудное. Все учел, но что до утра ребята не смогут заснуть...
Хотя с психологами в этом году много сотрудничали.

— Кто конкретно с вами работал?
— Ирина Ивановна Игнатова из столичного НИИ. Не знаю, что она им шептала, но ее отчеты всегда читал. Помогла не помогла, но ее присутствие как минимум не помешало. Она была с нами весь сезон, до последнего сбора.

— Все обратили внимание на состояние Артура Литвинчука во время награждения. Было видно, что ему очень тяжело. Мне показалось, что и Александр Богданович с большим трудом держит себя в руках. А один из немецких каноистов даже не вышел на церемонию вручения медалей.
— Его увезли в клинику, и до утра стоял вопрос об участии немца в финале на 500 метров. Чтобы побеждать на Олимпиаде, требуется запредельная мобилизация. Если не настраиваешься на 200 процентов, ты не чемпион. Богданович-старший так хотел победить! Думаю, Андрей не обидится, если скажу, что Саша был ведущим весь сезон. Прежде он греб вместе с тезкой Курляндчиком. Два Александра на Играх могли быть рядом с медалями, но замахнуться на победу им было бы нереально. Младший Богданович пришел в экипаж вместо Курляндчика… Саша в финале так выложился, что когда волонтеры поливали его водой, казалось, она шипела.
Литвинчук — парень молодой, достаточно силен психологически. Он тоже, вероятно, перешагнул барьер предельной готовности. После награждения и пресс-конференции на допинг-контроле уже чувствовал себя хорошо. Через два часа после финала.

— Очевидно, для них это был не только физиологический пик, но и психологический.
— Конечно, психология — основа основ. Когда в оптимальное состояние попадают, рождаются результаты высочайшего класса. Думаю, ими двигало понимание уникальности Олимпийских игр. Сколько мы наворочали на кубковых этапах, сколько чемпионатов мира прошли, но Игры — один раз в четыре года, и выше ничего не бывает.

— Модель прохождения дистанции вас устроила? Ребята выполнили установки?
— Начнем с победной каноэ-двойки. У каждого экипажа есть что-то сильное, дарованное богом. Запас дистанционной скорости, которой обладал этот дуэт, подходил под “тысячное” исполнение. Для 500 метров нужно иметь на участке разгона — 250 метров — 45-46 секунд. Лодка же Богдановичей могла стабильно, четырежды пройти по 250 метров за 48 секунд. Мы с Николаем Николаевичем Банько прекрасно понимали, что это перспектива на 1000 метров. Всю подготовку строили, чтобы создать запас дистанционной скорости, не забывая про комфорт, в котором нужно идти 1000 метров. И все базовые отрезки на заключительном сборе выполнялись на этих скоростях. Соединение до тысячи метров, дробление, фрагменты моделей, 750+250, 500 через 500. Они прошли финал за 3.36. Однако настраивались, что эти секунды — режим комфорта, а максимальная гребля — в районе 3.30-3.32. Все тренировки контролировали до сантиметра, в том числе уровень энергетической стоимости. До последнего сбора с нами работал биохимик — кандидат биологических наук Леонид Макарович Шкуматов.

— Как часто он делал заборы крови у гребцов?
— Е-же-днев-но! Начиная от фонового состояния, когда человек проснулся. Даже зашнуровать обувь — уже организму чего-то стоит. Поэтому, чтобы управлять процессом скоростей, делается фоновый забор. Позавтракали, пришли на плот, сели перед тренировкой, опять сдали лактатную пробу. И потом уже строится режим тренировки — развивающая она или поддерживающая — в зависимости от фонового лактата. Нарабатываем базовые отрезки и определяем энергетическую стоимость этой работы минус фоновый лактат. Поэтому базовые отрезки были выбраны правильно. Уже после чемпионата Европы 2007 года я в этот дуэт поверил полностью.
Богдановичи продемонстрировали классику средней дистанции, равномерно распределили силы. Со старта ушли третьими, не полетели сломя голову. Затем показали высокий дистанционный ход, а решили все, как я и предполагал, на последних 50-70 метрах.

— Накануне вы заходили к ним, беседовали?
— Работал с ними Банько. Никогда не подменяю тренера, я ему полностью доверяю. Слушаю его, что-то предлагаю. Видимо, он это учитывает и преподносит уже какое-то обобщенное понимание вопроса. Когда мы ехали на финал, я сказал: “Здесь родится хорошая медаль”. Записал ее качество на листке и попал на сто процентов.

— Перед Играми мы брали прогнозы специалистов — олимпиоников Парфеновича и вашего земляка Горбачева. Они у Богдановичей не видели перспективы.
— Полагаю, делать прогнозы, если только иногда видишь спортсменов, некорректно. И советовать поменять на 1000 метров Богдановичей на молодых... Впрочем, это личное дело нашего великого спортсмена Парфеновича..

— Но это вас не обидело?
— Нисколько.

— Володя вам не звонил?
— Нет. Мы с Николаем Николаевичем за последние десять лет наслушались всего. Поэтому на многие вещи вообще не реагируем.
У Богдановичей личный тренер Банько, который работает с ними в сборной. Петр Федорович Яновский привез этих ребят в УОР из Елизова, это под Бобруйском, а Николай Николаевич работал с ними в училище и национальной команде.
Мы с Банько в сборной два цикла, с 2001 года. Аттестовал нас тренерами сборной Александр Владимирович Григоров. Он у нас спрашивал: “Ну что, в Сиднее — шестое место байдарки-двойки у девочек и “упали” на долгие годы?” Тогда мы начали называть результаты, которые будем показывать. Он не поверил: ”Вы по финалам будете ездить “на мире”? Я уже тогда понимал, что надо делать. В 2001 году с медалями чемпионата мира приехал Николай Николаевич, а в 2002-м — я.

— Можно сказать, что вы с Банько друг другу подошли?
— Мы знакомы еще со студенческих времен: учились вместе в Гомельском государственном университете. Потом работали в центральном совете “Спартака”. Он из Бобруйска, я — из Рогачева, ученик Станибуло и Гавриленко… 90-е годы были для белорусской гребли этапными, переходными, шел поиск методики. Многие великие, которые пришли из той советской гребли, говорили, что нужно объемы делать, кто-то утверждал: не нужно. Спорили об интенсивности занятий. Забывали, что в той стране, в которой мы прежде жили, готовились на сборах одиннадцать месяцев в году. На перепутье, когда уже все не сложилось, Анатолий Александрович Каптур, тренер Парфеновича, тогда государственный тренер, нас позвал: “Ребята, приходите в команду”.

— За какие заслуги?
— Осенью 2000 года мы как раз закончили цикл работы с молодежью. Петрушенко, Махнев, Абалмасов, Скурковский, Виталий Гуд — это экспериментальная группа, с которой я работал. Мы выиграли все байдарочные дистанции на юниорском чемпионате Европы во Франции. И Николай Николаевич там выиграл. Когда поступило предложение, мы не отказались.

— Сколько лет вы были в сборной Советского Союза?
— С 1978-го по 1992-й в различных сборных: молодежной, главной и сборной профсоюзов. Было сложно из-за тренерской конкуренции. Московских мы делили на “москвичков” и москвичей. “Москвичкам" казалось, что они самые умные, самые сильные. И пробиться в основные составы было просто нереально. Поэтому работали так: где брешь появлялась, чтобы попасть через какую-то дистанцию “на мир”, мы туда устремлялись. Я много работал с дистанцией 10 километров. Поэтому в нынешний спринт привнес очень много методики с аэробным компонентом. Для меня секретов в аэробике нет. Но вот режим мощности — это другая энергетическая стоимость — я осваивал два последних цикла.

— В сборной СССР работали знаменитости: Силаев, Писарев… Их школа чему-то научила, или это дела давно минувших дней?
— Думаю, школа, которая выстроилась с участием советских спортсменов на Олимпийских играх, — одна из сильнейших в мире, но сейчас немного растеряна. И кто ее успевает восстановить, воспроизвести, тот и побеждает. Основы гребли оттуда. Только немного увлекались другими компонентами развития качеств, например скоростью. Сильнее школы не знаю. У медали две стороны: Силаев — выдающийся организатор, главный тренер, а развитием качеств занимались Писарев, Каверин, Образцов, Антошин, Астахов, Астахин. Это теоретики гребли, сильнейшие методисты, преимущественно из Москвы и Подмосковья. А также Кирпиченко из Молдавии… Это были целые вечера! Когда я, молодой, попал в сборную, там же никто не говорил про доллары, про женщин, только о профессии. Я прошел с ними всю эту школу.

— А у вас был шанс стать “москвичком”?
— И не один раз.

— Тогда почему не стали?
— Ну что вам сказать… Просто не захотелось. Сегодня Шантарович может стать главным тренером каких-то стран — есть такие приглашения с хорошими зарплатами. Но я всегда себе говорил, что жить надо в этой стране и так зарабатывать, как меня сегодня оценивают. Сам себе оценку дать не могу. Только на кухне могу жене рассказать шепотом: да, что-то я сделал. Но если меня сегодня оценивают так, это нравится, значит, я чего-то стою. Мне этого достаточно. Там предлагают больше, но если я хочу здесь зарабатывать столько же, значит, надо еще натворить чего-то хорошего. Надо творить! Вот беру на себя инициативу и делаю.

— Экипаж золотой четверки обновился за год до Пекина.
— После финала чемпионата Европы 2007 года встал вопрос о замене Демьяна Турчина Артуром Литвинчуком. После 80 тренировок обновленная четверка заняла на чемпионате мира в Дуйсбурге пятое, лицензионное, место. Тогда подумалось: если поработаем немножко этим составом, решим большие задачи. В этом сезоне мне не нравился фон одиночного прохождения. И мы с Петрушенко решали: может, еще поменять кого-то? Но Рома сказал: “Нет, нормально”. В принципе можно было найти спортсмена посильнее, но того коллективного духа уже не было бы. За год мы выстроили модель прохождения дистанции, и на последних сборах я понял, что рождается сильнейший результат. И тоже все на постоянном контроле: до 1000 заборов лактатных проб в год.
На последнем тесте я просил ребят пройти, как на тренировке. Подбиралась модель прохождения дистанции, чтобы выиграть Олимпийские игры с результатом в районе 2.50. Если бы не было ветра, если бы пришлось идти быстрее, ребята ко всему были готовы.

— Вы упомянули, что интересовались мнением Ромы Петрушенко. Какой у вас эмоциональный контакт с ребятами?
— Индивидуальная работа ведется каждое утро и каждый вечер. Задания даю персональные, в зависимости от состояния гребцов и скоростей, которых нужно достичь. Каждый день захожу к спортсмену, объясняю его состояние и программу с конкретной энергетической стоимостью. Если есть возражения, непонимание, вношу коррективы. Но если вижу, что воспринимает, все нормально, перехожу к следующему.
А чисто по-человечески — общаемся, есть общие интересы, говорим-рассуждаем. Но производственная дисциплина — основа основ. Панибратства не допускаю. Последние шесть-восемь лет мы все живем в Мозыре, у моих спортсменов — жены. Какие-то слухи до меня доходят, интересуюсь, спрашиваю, семьями общаемся. Иногда бывают легкие застолья, дни рождения с нормальным добрым человеческим общением.

— Это выходные дни, отпускные?
— Да, выходные, отпускные.

— Ненавязчиво?
— Не только ненавязчиво, никакого диктата с моей стороны нет. Туда не ходи, делай это, делай то, это неполезно — нет-нет. Вообще к этому отношусь философски.

— Но не бывает же все гладко, бесконфликтно?
— Как-то конфликтов не было вообще — не только крупных, не помню и мелких.

— Из интервью Евгения Монарховича для “ПБ” понял, что Петрушенко и Махнев — абсолютно разные. Роман — более сдержанный, расчетливый, лучше себя контролирует. Вадим, вероятно, человек порыва... Курит ли кто-нибудь в команде?
— Не замечал.

— А может, тайком?
— Думаю, нет. Про курение вообще нет речи. Сто процентов, что Рома не выпивает. Разве что шампанское. Вадим, как мне кажется, может позволить себе что-нибудь на дне рождения — компанейский он человек.

— А Леша Абалмасов?
— За ним вообще ничего такого не замечал. Уравновешенный, зацементированный, психологически фундаментальный. Может, что-то внутри него и бродит, но этого не видно.
Успех я всегда связываю с профессиональным исполнением обязанностей. Что бы у тебя внутри ни происходило, приди, исполни работу. Если кивнул головой, дал добро, значит, ее надо выполнить — до сантиметра. Если что-то не выполняется, проедем процесс, потом будем обсуждать.

— Значит, дисциплинарных санкций применять не приходилось?
— Нет. Но мне хочется, чтобы они были еще более профессиональны, пунктуальны, как я, до секунды. Вот вы ко мне опоздали на 15 секунд, это недопустимо, я этого не люблю. 15 секунд — это 75 метров дистанции, понимаете?! Это уже поезд ушел. Опоздал на тренировку — опоздаешь на старт! Опоздал на учебный процесс — опаздываешь в жизни. Не люблю жизнь в режиме общественного транспорта — он очень медленно ходит.

— Какой у вас авто?
— Машин у нас с женой было много. Когда-то начинали с “москвичей”, сейчас у нас “Фольксваген” — джип-таурег. Мы с женой не ездим — стартуем. Взяли старт в Мозыре — включаю секундомер. И через два с половиной часа уже можем быть на совещании в Минске. Считаю, режим передвижения и быстрого доступа к информации определяет жизненный прогресс. Не люблю вокзалов и спальных вагонов.
У меня все расписано по минутам, начиная с шести утра. 40 минут на обдумывание мыслей — что нужно сделать, или в рабочий кабинет — записать, если что-то за ночь приснилось. Вот пишу: сделать в режиме развития то-то и то-то. Утром ребята сдают кровь, и в зависимости от их состояния могу оперативно изменить тренировочные средства за 20 минут до занятий...

— Конструкция лодок — тоже важный фактор?
— На Олимпиаду я отправил три лодки-четверки: одна — под сильный ветер, другая — на которой гонялись в Афинах в 2004-м, под средний и под штиль, третья — новая, которую нам изготовила в Варшаве фирма “Plastex”. Немного модифицирована: где-то расширена, где-то заужена, но в рамках технических правил. Это был наш поиск. Кроме того, лодка строилась под вес спортсменов. Посадку изменили: сделали ее более прямолинейной вместо дугообразной.

— Кто ее заказывал?
— Я сам. Мерки в принципе стандартные, различаются расположение упоров, сляйдов, кормы. Лодку провели по компьютеру, проверили в лаборатории гданьской верфи.

— С ребятами ее тоже обсуждали?
— Они полностью доверяли мне. И когда мы ее опробовали на первом этапе Кубка мира в Дуйсбурге, поняли, что эта лодка — наша. Потренировались, прошли второй кубковый этап, снова потренировались и отправили на загрузку за две недели до Пекина. Из Варшавы она вылетала самолетом.

— Во сколько обошлась?
— Ну, я не… нет-нет. За эту лодку государство полностью рассчиталось по заказу. Она немножко дольше делалась, на неделю-две. Многие видели ее и тоже могли себе заказать, но почему-то этого не сделали. Кто к чему привык.

— Сколько стоят лодки такого типа?
— В районе 12-15 тысяч евро. Ребята прошли на ней финальную гонку, как на тренировке...
Но мне иногда эти скорости кажутся древними, я засыпаю под них. Конфигурация лодки должна быть уже под Формулу-1, типа болида. Может быть, в ней будет чуть-чуть неудобно грести. Какой-то прогресс в зависимости от формы лодок может наступить.

— Насколько вас устраивали условия проживания в Пекине?
— Мы люди не капризные, особенно я. Как есть, так есть. Олимпийская деревня была обустроена на порядок лучше, чем в Греции. Номера двухместные. Ярко выраженных помех не было. Спортсмен, приехавший на Олимпийские игры, уже ни на что не должен обращать внимания.

— Питание — важный компонент…
— С собой ничего не везли. Изменения, которые могли бы произойти по режиму питания, нас в течение десяти дней просто не доставали. Может, по калорийности мы и не попадали в европейскую кухню процентов на десять-пятнадцать, но это компенсировалось разнообразием блюд. Питание — основной фактор для тех, кто едет на долгосрочную адаптацию.

— Многие жаловались на допинг-контроль, мол, будили в восемь утра, не давали толком отдыхать...
— Мы с Николаем Николаевичем взяли на себя ответственность решать вопросы развития суперкачеств с помощью методики. И вопрос допинга какого-то, стимуляторов в нашем понимании не присутствует.
Начиная с первого базового периода, затем второй базовый, первый соревновательный, второй соревновательный — только режим управления скоростей.
Регулируем состояние лишь анализами, которые можем произвести в наших условиях. В режиме тренировки — это лактатная проба, в режиме восстановления — проба на мочевину, на продукты распада после нагрузки.
Руководствуемся этим. И техническим исполнением, это основа основ. Здесь секреты наших успехов. Направление в режиме супервосстановления медикаментозное.
Да, есть какие-то нормы восстановления. И ничего другого!
Поэтому за нами гоняются уже восемь лет, особенно последние четыре года. Кто заказчики — немцы, испанцы? Как мы сочетаем три-четыре дистанции? На этапе Кубка мира можем идти пять дисциплин. Потому что мы настраиваемся, такая у нас схема, такая разносторонняя методика подготовки. Вот вы мне скажите, применяя допинг, можно такое сделать? Ну нереально! Я в аэробном режиме специалист сильный, в режиме короткого и среднего спринта все понимаю. Так зачем мне что-то запрещенное применять? Сегодня Петрушенко может ехать и 100 километров, и 200 метров. И это все методика. И пределов ей пока не видно. Еще никто туда глубоко не вник.

— Наших ребят до старта тоже тестировали?
— Брали, брали. В 2007 году в конце сезона мы получили благодарность от ВАДА за 70 проб, взятых у спортсменов национальной команды Республики Беларусь. С осени они еще попытались нас потревожить в Молдове, но потом поняли, что бесполезно. И поэтому в режиме соревнований у нас на Олимпиаде сделали забор проб только в финале.

— То есть перед заездами не трогали?
— Нет. Взяли только Литвинчука после финала четверок и Петрушенко после финала двоек. У байдарочников больше проб не было! У каноистов брали у Богдановичей — одного и второго.

— Но ведь и ребята себя лучше чувствуют, когда знают, что им нечего опасаться.
— На порядок увереннее. Секрет в управлении процессом.

— В тренерской среде у вас наверняка есть соратники и есть завистники?
— Они есть в любой отрасли народного хозяйства, в том числе и у нас. Самый страшный человеческий недостаток — зависть.
Тот круг людей, очень узкий, кстати, которые и родили эту команду, этот успех — мои единомышленники. Не надо их называть. Остальные — при команде. За 35 лет в спорте, из них 30 — в спорте высших достижений, наслушался всего. Но каждый должен доказать свою концепцию результатом. За три десятилетия не помню, чтобы кому-то проиграл на уровне взглядов на греблю. Если случалось противостояние концепций, я уходил в сторону и доказывал делом. Спорт высших достижений будет процветать, когда в любой федерации будет больше единомышленников.

— Кстати, о федерации. Какова ее роль в обновлении материально-технической базы гребли на байдарках и каноэ?
— Сегодня в нашей стране стратегию подготовки взяло на себя государство в лице Министерства спорта и туризма. За те восемь лет, что работаю главным тренером, на нашем направлении оно обеспечивает всем необходимым на 105-110 процентов. Но это не просто дарится. Идешь и доказываешь, что родится такой-то результат. Кто-то воспринимает с улыбкой, но дают и помогают. Появляются медали — хвалят. Считаю, у нас еще очень мало людей, способных взять на себя ответственность. Проигрыш объяснить не могут, успех объяснить не могут. Вот не хватило чего-то, например, смазки какой-то. Считаю это неправильным.

— Коронная тренерская ссылка: спортсмен не выполнил установку…
— Да-да, спортсмен, в которого страна вбухала море средств, который недостроен, как объект, не выполнил задания. Перенесите это на любую отрасль народного хозяйства: там это допустимо? В этом плане нужно быть более серьезными главным тренерам и даже государственным. Думаю, с них надо жестче спрашивать. Каждый должен знать оценку, которую дает министр, анализировать ее, и если не хватает сил или понимания, уходить.

— У людей вашей профессии личная жизнь приносится в жертву результату. Поездки, сборы, соревнования — как к этому относится ваша жена?
— Лучше, конечно, спросить у нее. Но думаю так: жена должна понимать, с кем она имеет дело, какой образ жизни диктует профессия мужа. И если нет такого понимания, семьи не будет. Моя супруга — мастер спорта, когда-то была призером юниорского чемпионата Европы. Мы вместе уже 28 лет. У нас общие интересы. Она хорошо понимает спорт высших достижений. Зная, что я предпочитаю динамичный образ жизни, она сама садится за руль и везет меня из Мозыря в Минск, в Гомель и обратно. Ее основная работа — завуч мозырской ДЮСШ по гребле. К слову, это одна из лучших школ страны, ее директор — Виталий Викторович Скриганов. Мы с женой коллеги и единомышленники. Вот такая у меня личная жизнь.

— А сын?
— Андрей окончил аспирантуру при Гомельском университете, пишет диссертацию по теме “Спорт высших достижений”. Работа — не для полочки. Он тоже подключается к национальной команде, мне помогает, выдает очень много информации, которая уже опробована. Это работа на будущее, на пять-десять лет вперед. Думаю, тогда будут уже совсем другие скорости. Любой тренер должен смотреть в будущее, предвидеть, как пойдет развитие вида спорта, и думать над тем, как достичь новых скоростей — через функцию, построение движения, совершенствование инвентаря, через совокупность всех факторов. Предела совершенству нет. Мне не хватит жизни, чтобы до конца разобраться в тонкостях профессии. Сегодня это одно, завтра — другое, но все время — вперед и вперед. Скажем, 500 метров через короткое время будут идти в режиме сегодняшних 200 метров. Разберутся и с сопротивлением воды, будут новые технические решения, новые корпуса лодок. Над этим надо работать.
Сейчас после нашего успеха многие говорят: это потолок, Шантарович — гений, профессор… Да нет потолков. Мы разобрались в наших брендовых дисциплинах — четверках, двойках, но не достигли совершенства, еще серьезно одиночниками не занимались. Просто не хватает единомышленников.

— Что скажете о резерве?
— В сентябре на чемпионате мира среди студентов взяли шесть золотых медалей. Их обеспечили ребята, которые в сборной создавали конкуренцию лидерам. Четверка, победившая на студенческом форуме, могла бы на Олимпиаде бороться за медали. Хочу в этом плане отметить Мозырский государственный университет и его ректора Валентина Васильевича Валетова, кафедру, деканат, председателя спортклуба. Это люди команды, организующие для спортсменов графики индивидуального посещения. Грядет универсиада, там, думаю, мы тоже будем неплохо смотреться.

Борис ТАСМАН (ПРЕССБОЛ)